Перезимовали!
Ему за семьдесят. А может и за восемьдесят. По виду наверняка угадать сложно. Обыкновенный вид – мышиная кепка, такого же цвета брюки с наглаженными стрелками, круглоносые начищенные ботинки, китайская кожаная куртка с отвисшими карманами по бокам. Из левого кармана торчат мятые бледные уши пакета, в котором четверть серого круглого голубям. В правом кармане – лампочка в картонной коробочке. В правой же руке – табуретка.
Со своего этажа он спускается по лестнице, хотя есть и лифт. И обратно тоже пешком, в несколько попыток, с короткими передышками между этажами сидя на табуретке. Дышит трудно и шумно, как паровая машина. Если по дороге ему на каком-то этаже встречается перегоревшая лампочка, он ставит табурет ближе к стене и взбирается на него.
Взбирается он долго. Медленно, точно шагающее растение, поднимает ногу, ставит её на табурет, потом тянется весь вдоль стены, потом ставит вторую ногу и мнется, ощупывая под собой поскрипывающий табурет. Затем он выкручивает перегоревшую лампочку и вкручивает свою, новую. Старую аккуратно прячет в карман. Жмурится на электрический свет. И опять медленно обратно, на землю. Каждая экспедиция к лампочке – как полет в космос, все время очень переживаешь за космонавта.
Дворничиха беззлобно ругает его.
- На третьем этаже опять ты лампочку вкрутил?
Он сидит на скамейке перед домом, крошит хлеб голубям, улыбается.
- Ну, вот чего ты лыбишься? – улыбается ему в ответ дворничиха. – Пенсии, небось, совсем не остается с такой коммуналкой? А ты с этими лампочками носишься. Ездил бы как все, на лифте.
Он соглашается, вздыхает, кивает головой. И улыбается.
- Или в ЖЭК бы сходил, заявку написал, - не унимается дворничиха. – Или соседям бы сказал. Им-то нужнее. У тебя ж вон, на хлеб для голубей скоро не останется.
- Что-нибудь да останется, - машет он морщинистой рукой. И улыбается.
Я сегодня встретил его с утра под подъездом, он стоял у домофона и чего-то ждал. Я вышел, придержал дверь – проходите. Он счастливо отмахнулся, дождался, когда дверь закроется, и нажал на кнопку.
- Девки, - кричал он в домофон и набирал номера квартир знакомых пенсионерок, цифру за цифрой. – Девки! Помёрли за ночь все что-ли? И опять набирал в домофоне номер очередной квартиры. И жмурился на яркое утреннее солнце в высоком небе. - Девки! Весна пришла! Перезимовали, слава тебе, господи. Девки! Весна пришла! Весну проспите!
Алла 09.02.2016 15:03
Дозвольте додати до теми про почуття немолодих чоловіків уривок з роману Д.Н.Маміна-Сібіряка "Золото". "...Карачунский переживал свой медовый месяц. Вся его долгая жизнь представляла непрерывную цепь любовных приключений... Были у него интрижки с женщинами "из общества"...Параллельно с этим Карачунский позволял себе легкие удовольствия с "детьми природы" под видом горничных.Они имели общую слабость: он откупался от них деньгами... Из этой долголетней практики его совершенно выбила история с Феней.Это была совершенно незнакомая ему натура. О деньгах тут не могло быть и речи...он серъёзно увлекся этой странной девушкой, не похожей на других женщин..., с ужасом почувствовал, что теряет свою опытную волю и что делается тем жалким рабом, который в его глазах всегда возбуждал презрение. Он почувствовал, что серъёзно влюблен первый раз в жизни...долго рассматривал свое цветущее старческой красотой лицо, вздохнул и подумал вслух: -Ведь это не любовь, а старость...Безсильная, подлая старость, которая цепенеющими руками хватается за чужую молодость!.."
Всегда 09.02.2016 08:30
В одной из республик бывшего Союза видел памятник пожилому мужчине с корзиной цветов - \n \nКараболе (интересно, что с тюркского переводится как чёрный ребёнок). Местные рассказывали, что он родился в богатой семье, которой принадлежали большие цветочные сады. Пережив много горя, в том числе и несчастную любовь, оставшись на старость в одиночестве, он приходил каждый день на одно и то же место, где дарил девушкам и молодым парам цветы. Там и замёрз в 70-е годы. Похоронили как бездомного, где могила никто не знает. Но память осталась. Увидел желтые тюльпаны, название статьи и вспомнил.